– "наивный художник"; или, говоря осторожнее, художник, использующий примитивистскую эстетику. Приметы которой – узорность, плоскостность, открытая цветность; и тщательность исполнения, конечно – тонкая кисть, миниатюрная разделка формы, "травы да цветы" словно вышиваются по канве. Вопрос в том, каково в данном случае происхождение этой "канвы".
Обычно "наивность" принято понимать как "неученость" – вот автор, незнакомый с профессиональными приемами, пишет, как дышит – и источником его вдохновения является все вокруг: вся натура и все искусство разом. Здесь эту максиму приходится откорректировать: автор, не получивший художественного образования, между тем прекрасно знает историю искусств; к тому же на протяжении многих лет ей случилось жить как бы внутри искусства непрерывно осуществляющегося. Мужем Надежды был замечательный график и живописец , чья манера, построенная на открытом, праздничном цвете и декоративной изобретательности композиций, особенно ярко проявлялась в иллюстрациях к детским книгам. Когда после его смерти Надежда стала рисовать – в буквальном смысле «подхватив кисть» -- в ее сознании это воспринималось едва ли не как попытка реинкарнации. Во всяком случае работы Давида Хайкина сделались ее источником (в первую очередь, источником вдохновения, и лишь во вторую – конкретных форм) – почти единственным: данный извод «наивного искусства» адаптирует не разнообразные «впечатления мира», но очень определенную авторскую стилистику, заменяющую мир. Стилистику, главный признак которой – умышленное и очень тонко организованное простодушие, своего рода «игра в примитив» – а здесь мы видим словно бы инверсию этой игры.
«» непосредственно вырастают из того условного цветения природы, что у Давида было фоном для игровых действ. Этот фон сделался целым, периферийное вышло в центр – и стало самостоятельным тотальным пространством: картины легко собираются в составные панно, стебли и стволы ритмически отражаются друг в друге и складываются в орнамент почти по принципу бесконечного раппорта – несмотря на смену времен года и колористических оркестровок. Между тем всеобщее состоит из малого: каждая травинка и каждый цветочек, как оно и положено в наивной идиллии (сам жанр отчасти отсылает к Анри Руссо), выписаны бережно и «индивидуально» — и эти вполне узорные травки вполне же и ботанически узнаваемы. Они есть образ «правильной красоты» – в конечном счете, именно производство красоты можно считать родовым свойством данной эстетики. И эти работы по-настоящему красивы. |